Уникальная возможность подготовить текст общественного договора
Максим Шевченко
Д.Пещикова
― Здравствуйте. Действительно, программа «Особое мнение», я – Дарья Пещикова, и со своим особым мнением в этой студии журналист Максим Шевченко. Здравствуйте, Максим Леонардович.
М.Шевченко
― Здравствуйте, Дарья.
Д.Пещикова
― Давайте немножко про эту историю с псковскими подростками.
М.Шевченко
― Давайте.
Д.Пещикова
― Вообще есть ли здесь виноватые в том, что произошло, как вам кажется?
М.Шевченко
― Виноваты в смерти детей всегда взрослые – это аксиома. Если это дети… А сколько им лет было? 15?
Д.Пещикова
― Подростки, да.
М.Шевченко
― Ну, значит, они не совершеннолетние, поэтому дети виноваты и виноваты все – там, родители, учителя, соседи, полицейские, которые так или иначе присутствовали при их смерти. Я даже думаю, что полицейские, может, прямо и не виновны, если они не стреляли. Если они стреляли, то тогда они виновны, потому что по подросткам стрелять нельзя. Есть современные разные способы обезвреживания – там, светошумовые гранаты, ослепляющие гранаты, подавляющие какие-то гранаты, так называемые нелетальные. Которые, наверное, вряд ли, конечно, в Псковской области имеются в наличии, но можно было подождать и приезда специалистов. Ежели эти подростки застрелились, то виноваты взрослые.
Д.Пещикова
― Ну вот смотрите. «Подождать приезда специалистов». Там же сами эти подростки вели огонь. Надо было подставлять этих психологов, специалистов под огонь?
М.Шевченко
― Нет, надо было просто… Ну, почему? Ну, да, это сложный момент. Я считаю, что надо бесконечно вести переговоры.
Д.Пещикова
― У нас это единичная ситуация? Или у нас, в принципе, не умеют работать?
М.Шевченко
― Нет, не единичная. У нас был Беслан, где дети были захвачены террористами в Беслане, где в итоге дети погибли.
Д.Пещикова
― То есть, в принципе, это не что-то из ряда вон выходящее и такое может произойти в любой момент где угодно?
М.Шевченко
― Подросток – это психически не стабильный человек, и подросток, испытывающий фрустрации разного типа – там, социальные, психологические, ну, не знаю, какие-то культурные, гендерные, всё такое прочее, имеющий доступ к оружию, возможно, к наркотическим веществам – ну, это опасный человек. В Америке такие подростки берут автоматы, идут и школы расстреливают.
Д.Пещикова
― А наше общество такое современное, которое всё в социальных сетях, оно какую-то ответственность несет? Ведь, они несколько часов транслировали в прямом эфире, что происходит, писали, обсуждали.
М.Шевченко
― Давайте так, хорошо. Давайте расширим. Все без исключения взрослые на Земле несут ответственность за гибель одного ребенка в любой точке земного шара. Вот, я считаю, что такая этическая…
Д.Пещикова
― Но это просто, смотрите, какой-то нравственный вопрос? Этический?
М.Шевченко
― Конечно. Такая этическая парадигма, я считаю, должна быть безусловно. Если где-то на Земле погибает ребенок по вине взрослых или взрослые недосмотрели (а это тоже по вине, считай), то все без исключения взрослые там – и Шаман в дельте Амазонки, и яппи в офисе Силиконовой долины, и мы с вами, здесь сидящие в этой студии – виновны.
Д.Пещикова
― Давайте, хорошо, к другому вопросу. Станислав Говорухин, который не считает, что слово «россияне» правильное и хорошее по отношению к гражданам России, он прав? Как-то по-другому нам надо себя называть, другое какое-то самоназвание нужно выбрать? Это вообще какой-то глобальный вопрос?
― Вы уже назвали нас.
Д.Пещикова
― Просто граждане России?
М.Шевченко
― Конечно. Я вообще считаю, что гражданин Российской Федерации – это чуть более длинное в 3 слова, российский гражданин – в 2 слова. Но это термин, который заменяет и слово в политическом смысле, абсолютно слово «россияне». Слово «россияне» — просто неудачная лингвистическая конструкция, которая не прижилась в политическом языке. Это попытка, на самом деле, в одно слово (ну, очевидно, лень языком ворочать) обозначить то, что мы сами всегда подразумеваем. Это российские граждане, которые являются частью российской политической гражданской нации, люди, обладающие в совокупности правами, свободами и ощущающие себя в силу чего-то единым целым. Не культурным целым, не этническим целым, не лингвистическим целым, а единым целом. Я считаю, что людей объединяет прежде всего общая этическая парадигма. Этическая парадигма (вот, как я говорил в первой части про, допустим, ощущение ответственности за всех детей на Земле, да?). Или, допустим, этическая парадигма… Мы… Вот, как сказали когда-то колонисты британские, которые решили освободиться от власти короля Георга: «Мы, народ США, собрались здесь ради достижения счастья, там, и, значит, веры в бога», да?
Вот, мы тоже можем сформулировать и должны сформулировать. Я поддерживаю идею закона о российской нации и считаю, что этот закон должен носить декларативный характер. Что-то вроде декларации о наличии исторического политического субъекта под названием «российская нация», который составляют российские граждане разных этнических принадлежностей, религиозных, культурных, политических взглядов и так далее.
Д.Пещикова
― Я сразу уточню: а зачем тогда это всё облекать в форму именно закона?
М.Шевченко
― Декларация – это тоже закон. Я считаю, что декларация – это что-то вроде общественного договора, это вообще фундаментальный текст или фундаментальный некий тезис, постулируемый публично.
Вот, общественный договор, который говорит о том, что мы здесь себя ощущаем одним целым и называем это целое российской нацией.
Д.Пещикова
― А почему это необходимо? Зачем сейчас?
М.Шевченко
― Это декларация о существовании исторического субъекта как такового. Это значит, что есть некое единое целое, выступающее, несмотря на тактические или какие-то оперативные разногласия с едиными стратегическими целями, и в рамках достижения этих стратегических целей, ну, допустим, быть счастливыми или, допустим, там не знаю, занимать и цивилизовывать пространство от Балтики до Охотского моря. Цели могут быть по-разному сформулированы. Или, допустим там, освоение пространства… «Мы собрались здесь, чтобы освоить зону вечной мерзлоты, сделать так, чтобы там цвели сады и росли мандарины».
Д.Пещикова
― То есть это некое такое утверждение себя в мире? Позиционирование?
М.Шевченко
― Да. «Мы существуем в истории, в мире для того, что». Мы не декларируем, что мы, вот, заявляем о себе, что мы там русские, потому что мы говорим на русском языке и, там вот, мы там наследники Ивана Грозного, Петра Первого, Николая Второго и Владимира Ленина (по желанию подчеркни любое). А мы говорим о будущем. Я считаю, что подобная декларация должна декларировать нашу общую стратегию будущего. Вот, что объединяет русского, чеченца, там не знаю, якута, мордвина, еврея, поляка, там не знаю, киргиза, узбека, которые хотят быть частью российской нации? Безусловно, общая вот эта вот рамка, общая стратегия, которая формулируется в политических правовых терминах.
Д.Пещикова
― Ну, вы бы как сформулировали вот эту декларацию?
М.Шевченко
― Мы люди разных национальностей, мы люди разных этнических принадлежностей, разного религиозного происхождения, разного гендерного происхождения, мужчины и женщины, люди разных цивилизационных принадлежностей, говорящие на разных языках, имеющие разные взгляды на историю, имеющие разные политические взгляды, объявляем, что мы вместе с тем стремимся к одному общему – мы хотим, чтобы на пространствах Евразии от Балтики до Охотского моря, от Антарктического океана до Каспия и до наших южных границ было построено справедливое, демократическое, современное сильное общество, в котором каждый человек бы имел право на счастье, имел право на развитие, имел право на то, чтобы быть тем, кем он хотел бы быть.
Вот, я считаю, что такое сочетание деклараций сильного государства, которое берет ответственность за стратегические какие-то аспекты, за безопасность, за инфраструктуру, за развитие научное, допустим, и личные свободы… Принципиально постулирование, вот, личной свободы. То есть счастье – это личная категория. Коллективно сейчас счастливыми, наверное, быть невозможно – это только в сектах бывают коллективно счастливыми. Человек или счастлив, или не счастлив, а Лев Толстой вообще писал, говорил устами Пьера Безухова «А счастье внутри». Правда? Которое в человеке возникает. Это Платон Каратаев ему сказал: «Счастье – это внутри тебя. И не ищи его снаружи, снаружи ты не найдешь его».
Есть русская идея, есть русская этика, которая разделяется многими людьми. Она русская, на каком бы языке она ни была выражена. Переведи Толстого на французский, на английский или на японский, он всё равно останется русским писателем, носителем русского мира и русской этики. Язык не является определяющим в этом вопросе.
Д.Пещикова
― Максим Леонардович, давайте сейчас сделаем небольшой перерыв, потом вернемся и продолжим этот разговор.
Д.Пещикова
― Продолжается программа «Особое мнение», со своим особым мнением, я напомню, в этой студии журналист Максим Шевченко. Так получается что, Максим Леонардович? В идеале закон о российской нации – это такая декларация про всё хорошее и против всего плохого?
М.Шевченко
― Это какой бы я хотел закон.
Д.Пещикова
― Я поэтому и говорю «в идеале».
М.Шевченко
― Я уверен, что мы с Говорухиным говорим о разных законах или, там, с профессором Михайловым, или, не знаю там, с другими какими-то. Вот, как Путин сказал, «давайте подумаем». Вот, мы с вами и думаем. Я вообще считаю, что подобный закон, подобная декларация не может приниматься узкой группой специалистов, быть написана и приниматься без широкого общественного обсуждения.
Д.Пещикова
― Ну, то есть от имени всего гражданского общества, от имени всех граждан…
М.Шевченко
― Это уникальная возможность, на самом деле, подготовить текст общественного договора, декларация, которая может называться «законом», или закон в виде декларации о российской политической нации. Или, хорошо, о политической нации Российской Федерации.
Д.Пещикова
― А как должна проходить эта процедура? Ну, опять же, в идеале?
М.Шевченко
― Ну, должен быть текст, сформулирован некое изначальное (НЕРАЗБОРЧИВО). Дальше так же, как Стратегию национальной политики обсуждали, то есть широкое обсуждение. Каждый, кто хочет принять участие в обсуждении, должен иметь такую возможность.
Д.Пещикова
― Но как мы понимаем, уже началась разработка.
М.Шевченко
― Я не думаю, что она началась.
Д.Пещикова
― Ну, уже были заявления Комитета по делам национальностей. Государственная Дума заявила, что начала разработку концепции.
М.Шевченко
― Ну, я просто как член Совета по межнацотношениям не уверен. Ну, они имеют право. Любой человек. Вот, мы с вами тоже сейчас, считайте, в этой студии начали разработку своего проекта, правда? И каждый человек имеет право разрабатывать проект. Здесь надо просто думать и публично говорить о том, а что мы имеем в виду, а какой закон мы подразумеваем. Там просто в контексте этого закона слово «идеология» употреблялось. Я противник того, чтобы какая-либо идеология… Я считаю, во-первых, это нарушение Конституции – нет смысла менять Конституцию. А во-вторых, просто не надо эти советские коммунистические методы в плохом смысле переносить на современную Россию. У нас есть люди левых взглядов, коммунисты, очень достойные люди, есть люди правых взглядов (либералы), есть люди консервативных, еще более правых, классически правых взглядов, националисты. И в целом в демократической нашей системе им всем должно найтись место для свободной конкуренции взглядов и идей.
И человек может быть, допустим, счастливым от того, что он борется за права рабочих и находит себя в этой борьбе. Или человек может быть счастливым от того, что он борется за права русского народа или, допустим, аварского народа или даргинского.
Д.Пещикова
― Ну, мы с вами уже говорили об этом: счастье у каждого свое, его как-то регламентировать…
М.Шевченко
― Конечно. Только нельзя, чтобы ты был счастлив за счет унижения, порабощения другого человека. Поэтому общественный договор – это не только возможность быть счастливым, но и, как бы, выставление некоей рамки. Вот, ты знаешь, ты не будешь счастлив от того, что ты отобрал, допустим, у соседа, там не знаю, игрушку, там играешься, а соседу дал по лбу. Это уже нарушение закона.
Д.Пещикова
― Ну, это классическое о том, что свобода заканчивается твоя там, где начинается свобода другого.
М.Шевченко
― В принципе, я считаю, что Россия нуждается в такой политической декларации. Что касается особых прав какого-либо народа (русского, например, народа, о чем часто в популистских целях говорится), я противник этой идеи решительный. Я считаю, это приведет к разрушению нашей Федерации, к конфликту между народами. Никакие народы не будут считать себя народами второй категории.
Я считаю просто, что есть исконно русские народы. И я за то выступаю (тут я говорю мою позицию), что каждый регион имеет право принять свой закон о языке в данном регионе, о культуре данного региона. Такие законы, допустим, приняты в республике Дагестан – 14 языков, включая русский язык, являются государственными языками республики Дагестан. Я считаю, это один из самых лучших и вообще правильных законов, который был в свое время принят Магомедали Магомедовым. Недаром он был награжден, был, по-моему, первым лауреатом премии за вклад в национальную политику, Путин ему вручил 4 ноября. Это, на самом деле, было большое достижение, которое привело к некоему такому гармоническому сотрудничеству многих народов Дагестана. Это еще там названы не все – там вообще-то 52 народа. Это названы просто основные, потому что там остальные… Там есть диалекты, отходящие от лезгинского или от аварского, допустим, языков, или от даргинского.
Но, в целом, это направление правильное. Я думаю, что нам не надо ломать или пытаться сильно изменить то хрупкое достаточно равновесие, оплаченное большой кровью двух чеченских войн, осетино-ингушского конфликта и вообще разгула нацизма и национализма разных видов в 90-е годы и экстремизма, которое мы достигли сегодня.
Есть некое гармоническое равновесие, которое иногда нарушается эксцессами какими-то, но в целом в России достигнуто межнациональное гармоническое равновесие. Я бы укреплял его. А укреплять его можно только правами и свободами. В данном случае я сторонник либеральной парадигмы прав и свобод абсолютно. При наличии сильного федерального…
Д.Пещикова
― То есть вы считаете, у нас равновесие? У нас нет национализма, нет какой-то (НЕРАЗБОРЧИВО)?
М.Шевченко
― Есть. А я ничего плохого в этом не вижу – это личный выбор человека. Главное, чтобы национализм не становился преступлением.
Д.Пещикова
― Ну, у нас так бывает.
М.Шевченко
― Ну, так везде бывает. Так и в Америке бывает, где нет вообще национального субъекта.
Д.Пещикова
― Ну а кто же ее идеализирует, Америку? Никто не идеализирует.
М.Шевченко
― Так и в Швейцарии бывает, где 4 народа, 4 языка, понимаете, там – немецкий, французский, итальянский и латинский, по-моему, там модернизированный романский – существуют уже много столетий. И везде бывают эксцессы.
Д.Пещикова
― Подождите. Ну а на каком уровне должен быть национализм, чтобы мы могли говорить о нарушении баланса и равновесия?
М.Шевченко
― Национализм может быть на уровне, допустим, общественной организации, политической партии. Проблемы я тут не вижу. Я просто считаю, что должна быть обеспечена свободная конкуренция. И если есть национализм, то позвольте, как бы, возникнуть и интернациональным общественным или политическим организациям. А дальше люди должны договориться о дискуссии.
Вот, для меня пример, допустим, Австрия. Есть австрийская свободная партия Австрии. Это партия, которую считают националистами, они выступают за интересы австрийцев. Но за них, интересно, голосуют натурализовавшиеся турки и арабы, потому что новые потоки мигрантов угрожают прежде всего не австрийцам, а угрожают тем, кто уже занял свою нишу в австрийском обществе. Так же, как за Трампа голосовали те, кто совсем не ожидал, что будет голосовать за Трампа – афроамериканцы и латиноамериканцы, уже натурализовавшиеся в Америке. Потому что его тезис о стене с Мексикой, о прекращении миграции латиноамериканской был поддержан прежде всего уже натурализовавшимися иммигрантами в США.
Д.Пещикова
― Ну, не все же голосовали мигранты.
М.Шевченко
― Ну, не все, но я вам говорю, многие. Социология такова, по крайней мере, что они больше всего боялись, что новые мигранты займут их места, будут с ними конкурировать.
Д.Пещикова
― Ну, здесь понятная схема абсолютно.
М.Шевченко
― Да, понятная история. Поэтому я думаю, что разумно можно обо всем договориться.
Д.Пещикова
― Слушайте, хотела бы еще раз обратиться к тому, что говорил Станислав Говорухин. Мне показалось просто, что он вот еще что имел в виду. «Мы много веков были русским народом, — я цитирую. – Когда была советская власть, мы всегда как-то еще обходились, благодаря этому прилагательному – советская власть, советские люди и прочее. А теперь нет советской власти и кто мы?» Я не понимаю. Мне кажется, что он еще хотел…
М.Шевченко
― Ну, если Говорухин понятия не имеет, кто он такой, мне его жаль. Я, допустим, знаю, кто я такой.
Д.Пещикова
― Нет какого чувства растерянности у людей? У вас нет такого ощущения?
М.Шевченко
― У меня нет. Я всегда вообще-то… У меня отец украинец, и по паспорту он был записан как украинец. Я в 16 лет получил паспорт, в котором был записан «Русский», хотя сначала я пошел, подал паспорт на то, что я тоже украинец. Но, как говорится, родители решили поменять: что это такое, московский мальчик называет себя украинцем? Мне сказали: «Тебя ни в один вуз не возьмут, скажут, что ты бандеровец». Ну, записали меня русским, хотя, мне было абсолютно всё равно, потому что ни звука из украинского языка я никогда не знал, как и мой папа, родившийся в Москве, тоже коренной москвич.
Ну, русский и русский. Я – человек, выросший в русской культуре, разделяющий этику русской культуры, этику Достоевского, Толстого, Чехова, Пушкина, не знаю там, Гоголя, Ленина, понимаете там не знаю, Леонтьева. В совокупности. Это образует богатый мир русской культуры.
Д.Пещикова
― Не, ну кто-то чувствует себя русским, кто-то белорусом, кто-то украинцем, а мы же говорим о каком-то едином понимании.
М.Шевченко
― Это ощущение. Вы сами говорите, не может быть в той сфере, где употребляется слово «чувствую», единого понимания. Это как сказать, вот, женщине: «Слушай, давай мы с тобой почувствуем любовь вместе». Любовь – она или есть, или нет. Это ощущение. Есть одно из определений нации, фундаментальное современное: это совокупное ощущение людей себя единым целым. Не получится это формализовать в современном мире. Мы не хотим быть подданными, мы не подданные.
Д.Пещикова
― А в советском обществе не было вот этого понимания?
М.Шевченко
― Это была выдуманная, навязанная, коммунистическая, идеологическая такая, знаете ли, формула. Дружба народов. Не бывает дружбы народов – бывает дружба между людьми. Вот, конкретными людьми.
Д.Пещикова
― То есть это было притворство? Люди этим не проникались, на самом деле?
М.Шевченко
― Да конечно нет. Никакие миллионы людей не могут дружить между собой, потому что среди миллионов людей там есть злые и добрые, плохие и хорошие, там не знаю, воры и честные люди. Вот, можно?.. Там, мы вот, находящиеся в этой студии, можем дружить, например. А как могут дружить миллион человек с миллионом человек? Дружат только партийные секретари, понимаете, от их имени, которые собираются, произносят застольные там тосты, а потом отчитываются перед Политбюро, что вот у нас дружба народов, потому что партсекретарь узбек выпил вместе с партсекретарем русским и украинцем.
Д.Пещикова
― Продолжается программа «Особое мнение», со своим особым мнением, я напомню, журналист Максим Шевченко. Хотели, как раз…
М.Шевченко
― Почему я русский, да?
Д.Пещикова
― Да. Поговорить с вами о том, почему вы себя ощущаете русским.
М.Шевченко
― Конечно. Есть разные… Это ощущение. Ощущать себя кем-то – это ощущение. Не кровь, не там форма черепа не определяют национальность человека. Человек может ощущать себя русским… Там, Пушкин не был белокурым блондином с широкой русской бородой, понимаете, как добрые молодцы рисуют. Он был маленький, курносый, с кучерявыми волосами, со смуглой кожей и какие-нибудь скинхеды его вполне бы забили ботинками железными на улицах Москвы там еще несколько лет назад, когда они тут разгуливали (скинхеды).
Но Пушкин является величайшим русским поэтом, одним из творцов русского языка и того самосознания, которое мы называем русским. Для меня язык тоже не является определяющим, как я уже сказал. Толстой, Достоевский, Леонтьев, переведенные на любой язык, остаются русскими. Хоть они иероглифами будут там, не знаю, Евангелие Толстого или, там не знаю, «Воскресенье» написанное, это всё равно будут русские произведения.
Д.Пещикова
― Ну, не соглашусь с вами до конца, потому что почти все профессионалы в этом деле говорят, что чтобы что-то понять хорошо, нужно прочитать оригинал.
М.Шевченко
― Ну, чтобы хорошо понять. Но чтобы понять общее этическое направление, достаточно и так. А то, знаете ли, вы тогда Евангелие только на арамейском будете читать, что ли, и на греческом, на котором оно написано? Поэтому тоже на надо тут, как говорится, утрировать. В общем, достаточно хорошие переводы уже в мире есть, люди вполне владеют техникой перевода адекватной.
Так вот. Мне кажется… Я уже говорил об этом не один раз, что быть русским для меня, вот, для меня мое ощущение – это исповедовать русские ценности. Что такое русское ценности?
Д.Пещикова
― А, вот, есть какое-то конкретное определение русских ценностей?
М.Шевченко
― Конечно. Это зафиксировано в русской культуре, сформулировано историей русской культуры и историей русской мысли, историей русской философии.
Д.Пещикова
― Но каждый же сам интерпретирует и философию, и историю.
М.Шевченко
― Каждый интерпретирует сам, но есть некий кодекс, который зафиксирован в культуре. Вот, допустим, неприятие русской этикой – это неприятие тоталитарного государства. Это ощущение государства такого, навязываемого человеку как антихристового, злобного.
Д.Пещикова
― А у нас свободное государство?
М.Шевченко
― Я не говорю сейчас, что у нас. Я вам говорю, неприятие. Вот, я русский, потому что…
Д.Пещикова
― Но у нас же много среди россиян русских людей.
М.Шевченко
― Позвольте я закончу логику. Это их личное дело – я вам о себе рассказываю, а не о них.
Д.Пещикова
― Но мы же пытаемся как-то определение вычленить?
М.Шевченко
― Я не пытаюсь дать определение, Даш. Дайте мне договорить. Я говорю важные вещи, как мне кажется. Я вам говорю, почему я ощущаю. Вот этическое… Вот, Христу сказал там… «Поклонись мне, — сказал ему Дьявол, — и я поставлю тебя над всеми царями земными». Он отказался.
Великий инквизитор говорит Христу в романе Достоевского: «Зачем ты пришел мешать нам? Мы дали людям всё – накормили, напоили, дали им смысл, развлекли, включили им телевизор, а ты пришел мешать нам. Завтра утром тебя сожгут». Он поднимается, целует его в сухие змеиные уста, как сказано у Достоевского, и Великий инквизитор говорит: «Уходи и больше не приходи мешать нам». Это вот эта позиция антирусская, потому что Достоевский в другом своем тексте говорит: «Если так случится, что истина будет против Христа, то я буду с Христом против истины» (ну, примерно так – там чуть-чуть по-другому). Но истина с Великим инквизитором. Есть господа и есть рабы, и всё зафиксировано. А Христос разрушает это. Вот, быть с Христом в этом этическом дискурсе, диспуте, дискуссии с Великим инквизитором – это исповедовать одну из русских этических ценностей. Быть с гонимыми, а не с гонителями. Не важно, какой национальности или религиозного вероисповедания эти гонимые, и не важно, какими высокими словами гонители оправдывают свое гонение. Коммунисты они, фашисты, там не знаю, исламисты или сионисты, не имеет значения. Русский человек – он именно потому русский, что с гонимыми, а не с гонителями.
Вторая этика, сформулированная Толстым, который перефразировал английского философа одного на русский лад. Если так получается, что злые люди объединяются ради злых дел, что мешает добрым людям объединиться ради дел добрых? Это понятная вещь. Конечно, добрые дела, как и злые каждый по-своему понимает. Кто-то говорит: «Добрые дела – это встать всем вместе на партсобрании и осудить, допустим, Дарью за то, что она красивая и носит длинные волосы», понимаете, как это бывало когда-то. И не ходит, там допустим, с партбилетом, и не член партии вообще. Кто-то считает это добрым делом. Вот, надо думать на эту тему.
Солженицын вообще написал свою великую книгу «Архипелаг ГУЛАГ» ... Он только взял, на мой взгляд, сталинские преступления и сталинскую эпоху как повод поговорить о человеке и государстве. И ключевая фраза «Архипелага» — «Благословение тебе, тюрьма. Ты сделала из меня человека. Кем бы я был, если бы не попал тогда в 1945 году в это следствие? И был бы я таким же псом, синим околышем, — пишет Солженицын. – И сажал бы так же моих братьев. И, может быть, бил их даже на допросах».
Д.Пещикова
― Максим Леонардович, я бы хотела немножечко…
М.Шевченко
― И третья парадигма русской этики – это я тоже разделяю эти принципы. И третье – это то, что сказано в русских духовных песнях, в сказаниях русского народа, в мыслях, не знаю там, в Поморских ответах братьев Денисьевых, понимаете? Что этот мир несправедлив и в этом мире должно быть царство справедливости. И справедливость должна настать. Земля божия. И земля не может принадлежать господам. В то время, как другие ютятся на квадратных метрах, а господам принадлежат километры или сотни километров квадратных. Это неправильно, когда одни живут во дворцах, а, понимаете, другие в землянках. Это несправедливо. Эта несправедливость – она удручает и ужасает, и русский взгляд на мир, что справедливость, царство божие на Земле наступит…
Вот, я русский, потому что я, по крайней мере, исповедую вот эти 3 этические парадигмы – неприятие тоталитарного и авторитарного… Ну, не авторитарного – оно бывает и нормальным. Тоталитарного государства как абсолютного принципа (вот эта апологетизация государства). Второе, я считаю, что люди могут коммуницировать друг с другом ради доброго дела. И третье, я считаю, что русский человек должен искать справедливость и бороться за царство справедливости.
Есть еще много разных этических точек, эти три просто (НЕРАЗБОРЧИВО).
Д.Пещикова
― Можно я просто уточню, потому что не хотела вас перебивать во время этого монолога?
М.Шевченко
― Да, давайте.
Д.Пещикова
― Вот, вы говорите «русский человек – он, все-таки, не с гонителями, он с гонимыми».
М.Шевченко
― Да, конечно.
Д.Пещикова
― Вот, давайте к вам обратимся. А для вас кто гонимый? Только мусульмане?
М.Шевченко
― Сегодня в России для меня гонимые… Ну, самые гонимые – это мусульмане, гонимый – это Ильдар Дадин, гонимые – это те, кого бросают в ШИЗО, понимаете, и пытают, и сообщают об этом. Гонимые – это те, там не знаю, 20 или 30 тысяч человек в Дагестане, которых беззаконно ограничили в их гражданских правах, поставили на так называемый профучет. Гонимые – это Расул Кадиев, Расул Кудаев, которого бросили в тюрьму по подложному обвинению, политзаключенный, в деле которого нету ни патрона, ни гранаты, ни трупа. Но ему дали пожизненное только потому, что он защищал права подсудимых, подследственных и боролся за эти права перед лицом суда, который требовал от него, чтобы он встал на колени и, как говорится, стучал на всех и выдумывал, и давал показания. Вот, он этого не делал, поэтому его бросили умирать, гнить в Черный дельфин, в каменный мешок в Оренбургскую область. Это гонимые.
Понимаете, гонимые и те евреи, которые подвергаются антисемитским преследованиям. Те мусульмане, которые подвергаются исламофобским, те русские, которые подвергаются русофобским преследованиям, на Украине, например, как это было. Те украинцы, которые подвергаются украинофобским преследованиям. Когда украинцу с телеэкрана ведущих российских каналов говорят, что украинской нации не существует, а язык это выдуманный, это унижение, это несправедливость. Я за этих украинцев. Как и за русских, которым рассказывали, что они какие-то угро-финны, которые пришли завоевать Киев (в Киеве и такое звучало – я это слышал своими ушами).
Или как один человек мне в свое время в Тель-Авиве говорил, что одна там капля крови священной еврейской крови не стоит тысячи жизней поганых арабов. Один журналист когда-то, с которым я работал в «Независимой газете». А слышал я и другое, антисемитские жуткие высказывания с той стороны, понимаете, стены. Тоже звучало. Вот и всё.
Как русский человек я не могу не солидаризироваться нигде, ни с кем, кто унижает или порабощает другого человека. Русская этика – это этика свободы и справедливости. И солидарности.
Д.Пещикова
― Раз вы сами упомянули Дадина, как вы думаете, ему удастся справедливости добиться?
М.Шевченко
― Ну, надо поддерживать. Надо поддерживать. Русские люди всегда поддерживали тех, кто шел на каторгу и был на каторге. Даже оголтелых противников.
Д.Пещикова
― А как поддерживать? Просто говорить, что они правильно поступают?
М.Шевченко
― Почему просто говорить? Надо исследовать?
Д.Пещикова
― Каким образом еще?
М.Шевченко
― Общественный наблюдательный совет должен заниматься этим. Надо исследовать любую жалобу заключенных. Заключенные находятся в полной власти тюремщиков. В полной власти тюремщиков. Его могут кинуть в ШИЗО по выдуманному… Шапку не снял, там, посмотрел криво, понимаете, сплюнул якобы под ноги. И всегда у них найдутся протоколы, что вот человек, которого на 15 суток кинули в карцер, виновен, а они, отъетые, мордатые тюремщики, хорошие, ангелоподобные невиновные, понимаете?
Д.Пещикова
― Слушайте, а честно вообще, что на историю Дадина такое вот пристальное внимание обращают, а на многочисленные истории, которых, ну, явно побольше, чем одна, нет?
М.Шевченко
― Ну, хоть на историю Дадина. А сколько несправедливых судеб и приговоров?.. Просто меня это всегда поражало в наших либералах. Мне, собственно, одна либеральная активистка объяснила: «Мы не защищаем мусульман, потому что они угнетают права женщин». Я не буду называть ее фамилию – она имеет отношение к «Открытой России». Это их позиция. Да, вот, десятки тысяч мусульман, которые подвергаются репрессиям, в отношении которых, как нам сказал «Мемориал», действуют эскадроны смерти, не находят поддержки и понимания, и солидарности. Их объявляют абстрактными кавказцами, черными, радикалами, исламистами, муслимами. Это для меня неприемлемая позиция, она антирусская позиция. Как русский человек я буду всегда с гонимыми, а не с гонителями, в какие бы красивые слова, еще раз, и в какую бы шикарную форму с лампасами эти гонители ни одевались.
Д.Пещикова
― У нас буквально несколько минут остается. Еще одно дело, дело Варвары Карауловой. Она сегодня свою версию событий представила, ну, мол, вот за любовью бежала, хотела замуж выйти, поэтому в Сирию и стремилась. Она в этой истории, как вам кажется, пострадавшая или, действительно, преступница?
М.Шевченко
― Да, она пострадавшая. А ее отец, который передал ее в руки тюремщикам, пусть делает выводы из этого. Я считаю, что она, конечно, пострадавшая. Она бежала, конечно, за любовью. Совершенно не доказано, что Варвара Караулова имела какие-то террористические намерения, не доказано, что она хотела участвовать в каких-то террористических акциях.
Другое дело, что, конечно, она могла бы быть использована как девушка, ну, молодая девушка, которая, на самом деле… А мы знаем, что влюбленная девушка – она, как говорится, ну, не контролирует сама. Мы видели примеры, когда молодая Джанет Абдулаева, дагестанка, 18 лет, соблазненная преступником и террористом Вагабовым, по-моему, взорвалась в московском метро. Или вторая Марьям Шарипова, так называемая жена, которую он тоже послал взрываться в московском… По-моему, это был Вагабов, если мне память не изменяет.
Конечно, она могла быть использована. Поэтому государство, на мой взгляд, должно ее не карать, а защищать. Я за свободу Варвары Карауловой, я за то, чтобы ее отпустили и перестали мучить, и сажать в тюрьму.
Д.Пещикова
― А за что ж с ней тогда так сейчас?
М.Шевченко
― Ну, хотят, чтоб другим не повадно было. Но мне кажется, что тут принципы гуманизма, русские принципы гораздо важнее, чем ведомственные и номенклатурные какие-то, знаете ли, интересы создать громкое дело, за которое потом можно, типа, отчитаться перед начальством.
Д.Пещикова
― Спасибо большое. На этом завершаем. Это было особое мнение журналиста Максима Шевченко.
Источник
Количество показов: 7706
Рейтинг:
3.37